Глава 16 Десантник

У поворота дороги на Шую стояла коляска с десантником.

Десантник на дорогу, прищуриваясь, поглядывал, грудь мощная тельняшку распирала, мускулы литые на загорелых руках играли.

Перед самым автобусом он коляску толкнул и на середину дороги выехал.

Славка едва успел затормозить: еще миг — и лоб в лоб бы столкнулись.

— Да, ты что, мать честная, творишь?!- не своим голосом закричал Славка. — Меня же посадят из-за тебя, бесшабашный!..

— Прости, браток, — виновато улыбнулся десантник, лоб наморщил, голубизной глаз народ осветил. — Мне до города добраться надо, а никто не сажает…

— Да куда я тебя посажу, сердешный, у меня все места заняты… В проходе люди стоят, на сиденьях по трое теснятся, куда я тебя с коляской впихну?!

— Мне в город позарез надо…

— Не могу, сам видишь…

— Никто не сажает меня, — улыбнулся десантник, — никому, выходит, не нужен… Машины мимо мчатся, не останавливаются…

Словно в подтверждении этих слов мимо промчалась иномарка с разухабистой музыкой, доносившейся из салона с затемненными стеклами.

— Посади, служивого! — раздались сердобольные голоса, среди которых певучьи бабьи особенно различались. — Что ему до вечера на дороге стоять? Кто его, родимого, посадит?!

— Да куда мне сажать его?!

— На задней площадке место найдется…

— А мы потеснимся…

— Мы его живо в автобус втащим, — крикнули мужики.

— А, ну-ка, ребята, веселей!

Трое парней выскочили из автобуса, подхватили жилистыми руками коляску и внесли в автобус.

— Ну вот, браток, располагайся… В тесноте, да не в обиде…

— Вот спасибо вам, братцы, вот спасибо… Выручили меня… Не знаю, как благодарить…

— Как звать-то тебя?

— Иван Бойцов…

— Имя славное…

— Самое воинское имя…

— Как родители назвали, так и зовусь…

— А ты чего расстроенный такой?! — спросили участливо бабы, увидев грусть в глазах десантника.

Известно, бабий глаз зорок, сердце чувствует.

— Да, с Санькой, подругой, разругались… Приехали к родителям ее праздник отмечать, отметили как полагается, душевно посидели, а на дорогу вышли и вдрызг разругались…

— Отчего так?

— Всякое в жизни бывает…

— Или не мила она тебе?

— Что вы?! Лучше моей Саньки никого нет на свете… Она меня с войны ждала, раненого приняла, не оттолкнула, выходила…

— Отчего тогда разлад вышел?!

— На шестом месяце она у меня, а денег в доме ни копейки нет… Как жить, спрашивает, будем? Ты наградные за полгода не получал…

Я, действительно, наградные полгода не получал, говорил: бумаги в военкомате затерялись, из части не пришли, а мне просить совестно…

Говорю: погоди, пришлют наградные, никуда не денутся, а она плачет:

— Чем я ребенка кормить буду?! Что делать будем?!

Вот и разругались…

— Езжай, — говорит, — в город и наградные добудь, а не добьешься, ни меня, ни ребенка не увидишь…

А я этого ребенка жду, надеюсь, знаю, девочка будет, даже имя придумал: Татьяной назовем…

Вот имя славное! Так мне хочется ее на руках поносить… Она мне снится… Я девочку свою на руках ношу и по головке глажу…

Все молчали, рассказ десантника слушая.

Тут десантник встрепенулся, головой встряхнул, глазами голубыми сверкнул:

— Стойте, братцы, я вам про Чечню расскажу, как мы там воевали…

Бабы и мужики внимательно слушали.

— Вот послушайте, братцы, как мы город Грозный брали… Под Новый год это было…

Я вначале подумал — кино какое-то показывают: ракеты в небо взвиваются, пули свистят, ночью, как днем, светло, а мне не страшно, огни, как на дискотеке мелькают… Только это не дискотека оказалась…

Десантник замолчал.

— Министр — Паша Грачев — был такой, теперь о нем никто и не помнит: сам маленький, ноги кривые, голова, как пивной котел, — говорит нам: «Вы, ребята, в 24 часа город возьмете! Новый год в Грозном встречать будете, а потом по домам махнете! — смеется, зубы каленые скалит. — Помните Суворова: пуля — дура, штык — молодец…»

Обещал японские часы подарить и по джинсовому костюму на брата.

— Смелей, ребята… Смелость города берет… Где наша не пропадала?! Только не робейте!

Ну, мы и пошли без всякой артподготовки, как на параде, колоннами в город выдвинулись.

Нам задание было — походной колонной к вокзалу выйти и вокзал с ходу взять: справа рязанцы должны были нас прикрывать, слева — ребята из Орла…

Командир наш из Нижнего Новгорода был, светлая голова, спасибо ему — век молиться за него буду — спас он меня и ребят. Полк наш из новобранцев необстрелянных состоял, только со школьной скамьи ребят взяли, шуточки да девчонки у всех на уме были, об опасности не думали. Месяц в учебке пробыли и вперед…

Капитан нас по главной улице не повел, как в приказе указано было, а обходным путем по железнодорожной насыпи к вокзалу вывел.

Мы как снег на голову бандитам свалились и вокзал с ходу взяли. Они нас с главной улицы ждали, огневые точки поставили, а мы с тыла зашли.

Потери небольшие: одного ранило слегка, моего напарника контузило.

Ребята ходят веселые, вокзал осматривают, в буфете газировку пьют, а командир говорит: «Обождите, ребята, утром горячо здесь будет… Давайте за дело браться: оборону крепить надо…»

Он нас по точкам расставил, чтобы площадь под перекрестным огнем держать, а перед зданием фугасы заложили, чтобы в случае опасности подорвать.

Нам поддержка обещана была, но никто на фланги не вышел, не прикрыл нас…

И вот утром началось светопреставление. Духи нас со всех сторон окружили, в кольцо взять хотели.

Мы с командиром в подвале на левом фланге были, он мне шепчет: «Ты по моему сигналу, Ваня, фугасы подорвать должен!..»

Боевики в полный рост встали, в атаку пошли, обкурены были: «Аллах, акбар! — кричат. — Русский Иван сдавайся!»

В подвал граната попала, я как во сне был, чувствую, что падаю, но упасть не могу…

Командир кричит: «Подрывай фугасы, Ваня, сейчас прорвутся, ребят погубят!» А я руками пошевелить не могу, на земле лежу, но зубы сжал и ползу. Ползу и чувствую, что силы покидают.

Из последних сил к парапету подполз, ручку дернул и фугасы подорвал, меня взрывной волной к стене отбросило, я сознание потерял.

Очнулся уже за насыпью — командир меня на спине вынес, вокзал горит, весь в огне, зарево площадь освещает…

Капитан шепчет: «Полежи здесь, родной, а я за ребятами пойду, надо их из-под огня вывести…»

Командир за другими ребятами пошел и не вернулся. Ребята его через три дня нашли, снайпер его у насыпи подкараулил, под сердце пулю послал.

Да, я спасся, а он там остался, — десантник голову опустил.

Бабы вздохнули, слезы вытерли; мужики, нахмурившись, вдаль смотрели.

— Вот она, жизнь человеческая…

Бабы на десантника пристально посмотрели, и ни одна из них подумала: «А ведь он красивый… Волосы — жнивье золотое, глаза голубые…

В такого и влюбиться можно!"

— И что же у командира твоего никого из родных не осталось? — тихо спросили бабы.

— Как не осталось?! — десантник головой встряхнул. — Жена и две дочки в Нижнем живут… Я им наградные свои за полгода перевел, а Саньке сказал, что бумаги в части задержали… Не мог я иначе, братцы, поступить, не мог… Вы уж поймите меня…

Народ на десантника, затаив дыхание, смотрел.