Глава 3

Серый и Захар, отошли от братвы, подошли к кудрявым березам, легли под березами, положили головы на вздыбившиеся из земли корни.

Березы зеленым пологом укрыли их…

Эх, березы, березоньки!

Ножки белые, ножки точеные, о чем шепчете листвой своей нежной…

Что ж вы шумите, березоньки, русские березоньки, головушку свою клоните?!

Не шумите, березоньки, головушкой не качайте, думу мою выслушайте… Как мне жить-поживать, на что надеяться?! С кем судьба меня сведет, с кем душа моя встретится…

Кучум с виноватой улыбкой подошел к друзьям.

— Ну, что, Кучум, к Софье вернешься? — приподнялся Захар.

— К Софье вернусь, соскучился я по ней, — улыбнулся Кучум, показывая редкие передние зубы. — Поживу первое время, а там посмотрим…

Только не пишет Софья, нет от нее вестей… — подумал Кучум, сердце его сжалось.

Вдалеке в поле люди брали картошку: мужики копали землю лопатами с длинными черенками, выкапывали картофель, а бабы собирали его в железные ведра.

И слышно было, как гулко ударяется картофель о дно ведра, звонко падает дужка, говорят отрывисто мужики и им отвечают плавные голоса баб.

Молодой парень в линялой армейской рубахе ехал по дороге на дребезжащем велосипеде, вез притороченный к раме плотный серый мешок.

На багажнике сзади пристроился белоголовый малыш в красной буденновке, он изо всех сил вцепился в отца, и смотрел широко раскрытыми глазами на мир и на людей.

Солнце играло на спицах и изогнутом блестящем руле велосипеда.

Парень изо всех сил налегал на педали, и счастливая улыбка блуждала на его лице.

— Эх, картошечку берут! — мечтательно произнес Кучум.

— Да, славная картошечка уродилась, — отозвался Серый.

— Хорошо бы теперь картошечки на угольках попечь с черным хлебушком…

— Вот славно бы было…

Уже жгли ботву, и ее сладковатый, дурманящий запах, смешанный с травянистым августовским воздухом, издалека долетал до людей.

Дым стлался по земле, светлому коричневому полю, тянулся к березовому лесу, поднимался вверх и исчезал в ветвях деревьев, словно таял.

Был какой-то удивительный покой и отдохновение во всем мире и во Вселенной.

— Раньше мы вот так же всей семьей картошку брали, — мечтательно произнес Кучум. — По сорок мешков набирали…

И какая была картошечка! Рассыпчатая, сладкая, во рту тает… Возьмешь ее в рот, а она тает…

— Да, побрать бы картошечки теперь…

— Потом с женой в баньке вымыться… Вот счастье бы было…

Тело у жены упругое, белое… Она из бани выходит словно царица, всем телом колышется, а ты ее под руку домой ведешь…

— Вон и речка рядом течет — из бани прямо в речку сигануть можно!

— Вечерком рыбку половить… Днем работу сделал, а вечером отдыхай… Вот благодать…

— Чего еще человеку надо? Вот жизнь райская!..

— А если поругаетесь с Софьей, выгонит?

— Выгонит, а потом снова примет, — улыбнулся Кучум.

— Серый-то, видно, уснул…

— Уснул… Притомился Серый…

— Эй, Серый, уснул что ли?! Не отвечает, спит, должно быть… Ну, спи, спи, Серый, мы тебя тревожить не будем… Поспи на волюшке…

— Пошли, Кучум, картошки у мужиков попросим, — встал Захар. — Может, хлебушка дадут, а Серый пускай спит…

— Спи, спи, Серый…

Но Серый не спал, нет, не спал Серый…

Как тут уснешь, когда столько думок в голове вертится?

Короток дневной сон, а сколько дум передумаешь, кажется, вечность в мгновенье промчится…

Думки не простые: «Как жить дальше? К какому берегу пристать?! К воровскому миру вернуться?! Или новой жизнью зажить…

Как жить, когда годков накопилось немало, на шею давят — сорок лет без малого стукнуло… Скинуть бы десяток, другой годков, как ношу с плеч, да как скинешь?!"

Серый приподнялся на локтях и пристально посмотрел вдаль.

Что-то волчье было в его взгляде, повороте головы: жесткие с сединой волосы торчали на загривке.

Он смотрел на эти поля, опушку леса и походил на волка, вышедшего из чащи.

Мимо шла женщина в длиннополой юбке, рваной кофте и повязанном на глаза ситцевом платке, на согнутой руке ее болталось жестяное помятое ведро.

Она шла, не замечая Серого, наклонялась и заглядывала под кусты.

— Чего ищешь, бабушка? — крикнул Серый.

— Какая я тебе бабушка?! Мне сорока лет нет, — бойко ответила та, блеснув глазами.

И правда, голос молодой, а волосы седые из-под платка лезут.

— Моложе твоего буду!..

— Извини, если не то сказал…

— Чего с тебя взять, шалый он и есть шалый…

— Извини, молодка, что неверным словом обидел…

— Шалый, право, шалый…

Она поправила платок и пошла своей дорогой.

Вдруг Серого точно волной подхватило, он вскочил с земли.

— Эй, молодка, постой-ка! — окликнул ее Серый.

— Чего тебе? — обернулась она.

— Дай слово сказать…

— Чего надо-то?

— Красивая ты…

— А ты уж разглядел? — блеснула глазами. — Ловкий ты…

— Постой…

Серый подошел к ней, поцеловал в обветренные губы, губы размякли, потянулись к нему.

Серый постелил пиджак, и они легли рядом.

— Ну что ты? Что ты?!

— Истосковался я по ласке…

Она прикрыла глаза.

— А ты крепкая, еще рожать можешь!

— Моя мать в 50 лет рожала, — улыбнулась она.

Через полчаса они поднялись.

— Как же ты живешь?!

— Вот так и живу — три килограмма муки в колхозе дают, неделю суп варим с клецками…

— Это как получается?!

— А вот так: бульон мукой заправишь, грибов добавишь и есть можно…

— А зимой?

— Зимой капусту едим, картошки нароем, в печи сварим, сыты будем…

— А муж?

— Что муж? Муж редко бывает… В лесу работает… Всю зиму лес валил, вот и теперь в лес уехал… Месяц дома не был… Зарплату ему задерживают… Вот зарплату дадут, домой вернется…

Серый оглядел ее всю: да, вовсе не старуха, живот крепкий, глаза синие сияют, голос с хрипотцой, от которого дыхание перехватывает.

— А дети-то есть у тебя?

— Как же без детей?! Трое их у меня, старшая школу кончает…

— На-ка тебе, — полез Серый в карман и достал тысячную.

— Не надо… Я не из-за денег с тобой пошла…

— Возьми, детям подарок купишь…

— Ну, спасибо, коли так…

— Как звать-то тебя?

— Анной мать назвала… Анютой кличут…

— А что ты с ведром тут делала?!

— Грибы искала…

— Эх, Нюра, Нюра… Как же мы с тобой встретились?!

— Как встретились, так и разошлись… Ну, прощай, дальше я сама пойду, не провожай меня…

— Постой-ка, дай я на тебя еще посмотрю…

— Ну, смотри…

Она остановилась, взглянула с улыбкой, и он навек запечатлел ее образ.

— Эй, Серый, ты где?!

— Здесь я, мужики… — отозвался Серый.

— Мы думали без тебя уехать…

- Хватились, где Серый, а он, говорят, грибы ищет…

— У тебя, Серый, губа не дура!

— А где она? — спросил Кучум и зажал рукой рот, чтобы не засмеяться.

— Кто она?! — нахмурился Серый и тут же сам улыбнулся.

— Да, молодка, что грибы с тобой искала…

— Не было никакой молодки, мужики, померещилось вам…

— Значит, померещилось, — согласился Кучум. — Нам обоим померещилось, верно, Захар?!

— Всякое бывает… Померещилось, выходит… — махнул рукой Захар.

— На вот картошечки поешь, Серый… — вытащил из-за пазухи картошку Кучум. — Мы с Захаром картошечки печеной тебе принесли, и хлебушка люди добрые дали…

Хлебушек какой вкусный…

Серый ел, обжигаясь, картошку, откусывал куски черного густо посоленного хлеба.

Бесшабашная веселая удаль вдруг охватила его, хотелось жить, делать дела, дышать полной грудью.

— Эх, Кучум, Кучум, вот она волюшка…

— Да, воля-волюшка, молодецкая долюшка…

— Воздух-то какой сладкий…

— Сладкий воздух на воле, это тебе не в бараке сидеть…

— Пошли, мужики… Славке помочь надо…

Конец главы 3